world peace and more coffee plz
Приглушённый свет маленьких жёлтых фонариков мягко разгонял темноту. Где-то в беседке около пляжа танцевали макарену. Я шёл в противоположном направлении, глядя на звёзды и колышимые ветром верхушки пальм, позволяя невыраженному просто сожрать себя. Но обо всём по порядку: то был последний вечер в Тунисе, а до него было ещё много других, не последних вечеров и дней.
В моё детство был фильм, названия которого я уже не вспомню. Да и сюжет не вспомню, только что там собака играла в пляжный волейбол. Я любил собак, а потому как-то незаметно полюбил и волейбол, но за пределами фильма отношения мои с ним не складывались. Сложно сказать почему: в одной школе не повезло с преподами физры, в другой девочкам в принципе не особо давали играть... Но главным образом, наверное, потому, что всегда находилась небольшая компания приятелей или просто хороших знакомых, которые играли между собой, изредка позволяя другим вмешаться. А я никогда не вписывался ни в какие компании, поэтому в игре чувствовал себя чем-то совершенно лишним и инородным. А поскольку в волейболе я ценил главным образом возможность ненавязчивого взаимодействия, ощущение собственной неуместности мешало наслаждаться игрой. В этот раз такие взаимодействия удавались лучше, особенно когда сложившиеся к моему приезду компании начали распадаться. С одним чуваком мы даже перекидывались шутками в баре в последний вечер. А до того я делал всё возможное и немного невозможного, чтобы успевать оказаться на пляже в нужное время и набить побольше сувенирных синяков до возвращения домой. Волейбол я любил больше всех остальных развлекалочек вместе взятых.
На втором месте, пожалуй, были танцы. Я совершенно не умею танцевать и не испытываю ничего, когда пытаюсь. Кроме ощущения, что делаю какую-то фигню и грусти по этому поводу. Но я люблю учиться чему-то новому, а потому некоторые простые шаги за эти слишком много и слишком мало дней всё же запомнил. Но танцевавшие на здешних дискотеках люди всегда выглядели для меня как существа из другого мира. Непривычного, необъяснимого, и оттого совершенно невыразимо прекрасного.
А ещё была водная аэробика, забавные игры в бассейне, вечерние шоу в амфитеатре... а на остальное я не ходил.
Ещё до поездки мать резко и уверенно заявила: "Никакого шоппинга". Не знаю, что она понимала под шоппингом, но ещё до поездки было очевидно, что она первая же наберёт всякой фигни. Так у неё появилось два рюкзака, тапки, штаны, брелок и ещё какая-то ерунда. И ещё столько же ерунды у моего брата. Я изначально планировал купить только сувениры оставшимся дома друзьям. С сувенирами здесь оказалось неожиданно печально, но я всё же нашёл сладости преподу по математике (до сих пор молюсь сам не знаю кому, чтобы они дожили до нашей с ним встречи), подсвечник для Ли, а потом с подругой вместе нашли что привезти ещё одному общему другу. Себе я тащить ничего не планировал, но потом всё же купил картинку с верблюдом, цвета и силуэты на которой мне приглянулись ещё в первые дни. А ещё в процессе поиска сувенирного барабана приятелю-музыканту... у меня оказалось два барабана. Красиво расписанный керамический с пленившим меня звучанием решено было по возвращении вручить Дане, а второй, маленький и деревянный, остался мне. И меня совершенно наповал сразила очевидная на первый взгляд способность этой штуки издавать звуки. Семья с подругой мучились, негодовали и пытались подкалывать, а я всё выстукивал какие-то аритмичные и, наверное, совершенно невыносимые для человеческого слуха последовательности звуков. Хорошо, что слуха у меня нет. Во всяком случае, любящие родственники всю жизнь не уставали напоминать об этом. Через некоторое время обычное стучание утратило свой шарм и было решено заняться поиском обучающих материалов. Полуинтуитивно потыкавшись, я неожиданно быстро выяснил, что этот вид барабана называется джембе, прочитал одну статью на Википедии и нашёл необходимые видео. Кажется, список планов на остаток лета пополнился ещё одним пунктом.
В промежутках между приятной и неспешной жизнью в отеле были Сахара, крокодиловая ферма, катамаран, катание на гидроциклах... Мне особенно запала в душу экскурсия на сегвеях по маленькой деревеньке, стены которой расписали более тридцати художников, чтобы привлечь туда туристов и какую-то жизнь. Говоривший на ломанном английском добродушный и распространяющий в радиусе десяти метров волны умиротворения гид, которого, кажется, знала половина той деревни, переводчица, которая была там впервые, но очень любила подобные места, манящие какими-то тайнами рисунки на стенах... С гидом мы болтали по дороге домой, уже на французском (которым в Тунисе владеют, кажется, вообще все). Он рассказывал про свою жизнь, про Канаду, про арабский язык и искусство. Вообще-то я не люблю французский, но в этот момент почти полюбил, поскольку именно этот язык позволил мне слушать и понимать человека, который работал в сфере маркетинга и водил экскурсии, потому что тащился по искусству, считавшего, что главное — любить то, чем занимаешься. В той деревне росло дерево, и я даже не питаю иллюзий о том, что когда-то знал его название. Но между страниц моего скетчбука домой приехали розовый и белый цветок, сорванные с одной и той же ветки удивительным человеком, который так и не смог объяснить, почему они растут вместе.
А ещё меня восхищали аниматоры. Эти вечно лёгкие и жизнерадостные люди, работавшие от утренней йоги до вечерних представлений, дискотек на пляже и репетиций следующих шоу. Не могу сказать, что Чико (если быть совсем точным, так его имя звучало во всяких объявлениях на английском и русском, но я отчётливо помню, что сам он в последний раз произносил его по правилам французского, просто не могу нормально это транслитерировать) чем-то принципиально выделялся из всей команды. То есть я со временем без особых проблем распознавал его силуэт, стиль одежды, вылавливал его взглядом в толпе танцующих людей по особенно размашистым и резковатым движениям... но это было потом. А так, кажется, он просто был первым, кого я там встретил. И в тот день он как раз собирал народ на пляжный волейбол. Я уже любил волейбол, а потому как-то незаметно полюбил и Чико. Это были не те чувства, которые я привык маркировать как любовь к человеку, но от признания себе, что я его люблю, почему-то стало гораздо легче. Да, не как человека. Скорее как рассвет в пустыне: прекрасно жил до того, как его увидел, прекрасно буду жить после, а то, что между двумя этими состояниями не было чем-то переворачивающим жизнь, но было восхитительно до невозможности отвести взгляд и подобрать слова. Больше всего меня очаровывало, наверное, то, что мы с ним каким-то образом живём под одним небом. Я, со своей обострившейся от вызванного жарой недостатка одежды дисфорией, мрачными мыслями о неопределённости будущего, печальной рожей, которая временами просто выводила из себя мать, ощущением какой-то потерянности в огромном мире и прочими скелетами в тёмных шкафах, и этот весёлый общительный человек, которому было в кайф, кажется, абсолютно всё. Когда на второй день знакомства он вёл меня под ручку на волейбол, я думал о какой-то фигне и о том, что так смешнее, а потом только удивлялся, что дело не закончилось аннигиляцией...
Где-то далеко позади танцевали макарену. Ветер легко покачивал верхушки пальм на фоне звёздного неба. Я думал о том, что в моём городе ночами почти не видно звёзд. Когда мы туда переехали, я не придал значения их утрате: ну, не будет и не будет, не самая большая цена за всё, что придёт в жизнь с переездом. А теперь смотрел, как они рассыпаны по холодному чёрно-синему небу и не понимал, как жил все эти годы без них. Я смотрел на звёзды и не мог дотянуться до них, чтобы прикоснуться, запомнить, увезти с собой в чемодане между других сувениров, шёл по узкой дорожке и вдыхал ночной воздух с примесью тусклого жёлтого света маленьких фонариков, не в силах пропитаться им насквозь, не в силах выразить хоть тысячную долю своих чувств к этому месту. Слишком много всего переплелось: звёзды, запутавшиеся в листьях пальмы, море или, возможно, только мираж, рассвет в пустыне, бело-розовые цветы, звуки ударов волейбольного мяча, переходящие в стук барабанов, задающий ритм размашистых и немного резковатых движений.
Рыжие волосы вымылись до какого-то невнятного цвета. К моему дому за эти две недели выложили плиткой дорожку. Какой-то дурак решил, что арахисовому рафу не хватает взбитых сливок с дурацкими посыпушками и зефирок, не посоветовавшись со мной. Одежды стало немного больше. Кругом какие-то бледные и подозрительно часто недовольные жизнью люди. На улицах опять есть светофоры. Закаты снова красивее рассветов. Никто не сворачивает верблюдов из одеял и змеек из полотенец. У меня снова дела. Чико третий день не читает моё "Hey)", зачем только просил писать ему. Впрочем, наверное, он просто занят целыми днями. Может, так и не прочитает. Может, я даже расстроюсь, хотя вряд ли. Скорее просто пойду стучать в барабан.